Поиск следов 217
И. И. Бухарин (1888-1938)
«Невероятной, жуткой казалась деловитость, обнаженность, с которой эти люди непосредственно перед своей почти верной смертью рассказывали о своих действиях и давали объяснения своим преступлениям.
Очень жаль, что в Советском Союзе воспрещается производить в залах суда фотографирование и записи на граммофонные пластинки. Если бы мировому общественному мнению представить не только то, что говорили обвиняемые, но и как они это говорили, их интонации, их лица, то, я думаю, неверующих стало бы гораздо меньше».
JI. Фейхтвангер. Москва, 1937
о том, что происходило у них на глазах. Наверху располагались председатель суда Ульрих с обритым наголо черепом и свиными глазками, военный юрист Никитченко, позже выполнявший функцию судьи на Нюрнбергских процессах; государственный обвинитель Вышинский с седыми усами, в крахмальном воротничке и элегантном костюме занимал место, где сейчас находится пианистка. В этом помещении внезапно оказал сопротивление Крестинский и вел свой последний бой Бухарин, красноречиво оперировавший категориями гегелевской диалектики, перехитривший прокурора и сам оказавшийся в плену своеобразной хитрости исторического разума. Место, где свидетели, как им казалось, видели то, что видели, заслуживает особого мемориала. Но как наглядно представить самоубийство разума, наступление наисовременнейших сумерек богов?
В здании бывшего Благородного собрания состоялся и другой, музыкальный финал — в 1948 г., когда первый съезд Союза композиторов в Колонном зале «единогласно» предал анафеме формализм Шостаковича или Прокофьева.
А вот еще одна точка пересечения: гостиница «Метрополь», которая после переезда Советского правительства в Москву стала его штаб-квартирой с временными кухнями и временными апартаментами, где члены правительства жили поначалу так, как привыкли со времен эмиграции: в тесноте, стоя в очередях на кухне, едва ли пользуясь преимуществами феодальной атмосферы. Из сноски в одном тексте я узнаю, что в комнате № 305 проходили заседания по экономическим вопросам; автор Ларин называет их участников — левые