СЛЕД ВАЛЬТЕРА БЕНЬЯМИНА

Мой визит к старой даме оказался безрезультатным. Быстро выяснилось, что хотя она и знала Асю Лацис и Бернгарда Райха, как, похоже, знала едва ли не всех берлинцев, посещавших Москву в конце 1920-х гг., но Беньямина не помнила. Кроме того, она призналась, что «Московский дневник» ей не особенно интересен. Итак, моя надежда в некотором смысле установить с ее помощью контакт с гостем Москвы, приехавшим из Берлина в 1926—1927 гг., не сбылась. Ася Лацис, ради которой Беньямин отправился в Москву, из-за которой он за неполные два месяца своего пребывания здесь чуть не зачах, умерла в 1979 г., почти девяностолетней. Бернгард Райх, которого Беньямин знал по Немецкому театру в Берлине, скончался еще в 1972 г. Несмотря на неудачу, от визита к старой даме осталось яркое впечатление: как она, не делая особенного события из прихода иностранца, сразу же перешла к делу; как, сидя в своем белом халате, подыскивала фразы на резком, но правильном немецком; как курила одну за другой крепкие папиросы, держа их в руке, словно в невидимом длинном мундштуке из слоновой кости; как время от времени без стеснения ругалась, если не находила нужного слова достаточно быстро... Все это складывалось в портрет женщины, усвоившей непринужденность движений и выражений совсем в другую эпоху.

Отыскать следы Беньямина в Москве оказалось гораздо труднее, чем узнать город, описываемый в «Дневнике». На этого писателя в Москве и тогда обращали мало внимания, а сегодня его имя знакомо только специалистам, которые занимаются «новейшими вариантами левобуржуазной интерпретации марксизма» на Западе.

Москва, которую Беньямин наблюдает и описывает в дневнике, лицо города, которое он лепит, — это так захватывающе точно, так свежо, будто не прошло достаточно времени, чтобы картины изменились или потускнели под пылью. И это несмотря на то, что Беньямин еще бродил в «архитектурной прерии». Великий перелом, после которого буйный город эпохи НЭПа усвоил дисциплину, были очищены от деревянных домов целые кварталы, снесены церкви и сооружены высотные дома, последовал лишь несколько лет спустя. Город может радикально меняться и, тем не менее, оставаться верным себе. Верность или преемственность предстает у Беньямина не как вневременной характер города, обусловленный его положением или историей, — она об-