268    Постигая Москву

Ленина из Швейцарии в Россию и с тех пор видел свою задачу в дальнейшем развитии современного капитализма. Мать Евгения Татьяна развелась с Парвусом-Гельфандом, вернулась в Россию и порвала всякие отношения с бывшим мужем. Когда Парвус-Гельфанд умер в 1924 г., он оставил немаленькое наследство, часть которого должна была достаться Евгению Гнедину. Гнедин в 1924 г. отправился в Берлин улаживать вопрос о наследстве, чтобы обеспечить передачу Советскому Союзу прежде всего той его части, название которой даже сегодня звучит несколько авангардистски. Речь идет об «Институте по исследованию причин и последствий мировой войны», основанном Парвусом. Спор о наследстве тянулся до 1927 г., Гнедин знакомился с хитросплетениями конкурирующих интересов (другие члены семьи, берлинские спекулянты, друзья старого Парвуса из социал-демократов, правление СДПГ и т. д.), а заодно и с городом. К вящему удовольствию Бухарина, знавшего, насколько ценен архив Парвуса, его фонды в конце концов попали в Москву. А вилла Парвуса на острове Шваненвердер меньше чем через десять лет превратилась в резиденцию Геббельса.

Так что у путей, перекрещивающихся в «Московском дневнике», у круга лиц, появляющихся в нем, есть определенная предыстория. По какой бы причине ни снабдил Беньямин свой «Московский дневник» сомнительным и многозначительным подзаголовком «Испанское путешествие», читателя, который знает, как затруднительно сегодня взаимопонимание, поражает естественность, с которой Беньямин передвигается в Москве, легкость, с какой приезжий из Берлина ориентируется в московском быту и может его понять, так сказать, без единого слова. Эту естественность нельзя интерпретировать иначе как следствие обмена между культурами Веймарской республики и молодого Советского государства, который происходил будто сам собой именно потому, что главные проблемы казались общими и линия фронта — идентичной. Ось Берлин — Москва гораздо в большей степени, чем ось Париж — Москва, определяла облик эпохи 1920-х гг., и слом ее в последующие годы был гораздо драматичнее. Если до сих пор центральной темой ретроспективы являются отношения Москвы и Парижа, а не Москвы и Берлина, то причина не столько в реальных фактах прошлого, сколько в исторических последствиях, затмивших факты.

Укажем на конкретные элементы очевидного созвучия между Берлином и Москвой, это объяснит многое. На уровне межгосударственных отношений Германию, униженную в Версале, и Советскую Россию, находившуюся в тяжелом положении, связывал «дух Рапалло». В Берлине существовала русская колония, объединявшая многих знаменитых деятелей русской и советской культуры — Бердяева, Белого, Пастернака, Пильняка, Федина, Тынянова, Алексея Толстого, Эренбурга, Цветаеву. У русской колонии Берлина были собственные газеты, издательства, книжные магазины, общества, му-